Кот выслушал откровение с достоинством каменного Будды и еще большим пофигизмом. Было видно, что он впал в сонную нирвану и не намерен из нее вылезать, пока жрать не захочется.

— Ты молодец, — покачал головой Шептун. — Не пытаешься показать, какой ты крутой да работящий. Тебе это просто не надо.

Сталкер уставился за окно, наблюдая за тучами. Он все не мог справиться с ошеломлением, вызванным неожиданным видением того, что ему самому от клана были нужны только преимущества общинной жизни, но никак не сопутствующие этому делу обязанности и ограничения. Шептун прокручивал эту мысль снова и снова, в наказание самому себе, до тех пор, пока новое понимание своей старой роли не затупилось и перестало его раздражать. Теперь сталкер ощущал себя опустошенным. Он столько времени отгонял от себя отчаяние, что не заметил, как равнодушие стало казаться еще хуже. Шептун чувствовал острую потребность в переживаниях, дозированном стрессе, пище для ума. Но все, о чем он мог поразмышлять от души, было лишь его собственными ошибками или тем, что могло быть под ошибки подведено.

— Самопал, Самопал, — проговорил сталкер. — Выходит, я не меньший эгоист, чем ты. А может, и больший. Да, определенно больший.

Шептун привычно потянулся за флягой, обыкновенно притороченной к пояснице, и не нашел ее, отчего ему стало грустно. С тоской он осознал, до чего любит привычный образ жизни. Однако… Сам учил новичков, будущих «набатовцев», не привыкать ни к кому и ни к чему — и сам же, как оказалось, не может преодолеть стремление создать домашний уют.

— А может, и не надо с этим бороться? — прошептал он. — Уйти из Зоны… Попробовать начать все сначала.

Потерев лоб, Шептун попытался вспомнить жизнь до Зоны, и ему тут же стало совсем тошно. Не о каждом событии хотелось вспоминать, но в память вгрызлись именно те, о которых хотелось бы забыть. Перед внутренним образом сталкера всплывали образы один за другим, и ни один не задерживался надолго. Мир за Барьером продолжал существовать без его участия. Было бесполезно спорить с фактом, что своим уходом в Зону Шептун не поставил жизнь на паузу, как ему хотелось, а только лишь выбил себя из системы.

Кот навострил уши, и сталкер сосредоточился.

— Кто там? — спросил он.

— Это я, — послышался голос Сенатора. — Ты, я вижу, уже проснулся.

— Ага, — ответил Шептун, стараясь говорить так, словно они с Сенатором друзья с детства. При зависимости от странного знакомца лучше было вести себя именно таким способом.

Шаман появился в том же облике, в котором уходил. Казалось, он за сутки даже плащ не расстегивал.

— Прошу меня извинить за уход, — произнес Сенатор, стаскивая котомку на пол. — У меня были дела в центральных районах.

— Какие дела?

— Осмотреть другого пациента, — ответил Сенатор, глядя в глаза. — И заодно добыть для тебя медикаменты. Это честная сделка. Меня часто спрашивают, чем можно отблагодарить за медицинские услуги. В таких случаях я прошу запас лекарств, троекратно превышающий то, что я затратил на данного человека. Без учета потраченного времени.

Шептун ощутил укол стыда.

— И что, все соглашаются? — спросил он, стараясь говорить безразлично.

— Нет, не все. Отсюда и троекратная ставка. Впрочем, Болотный Доктор поступает намного туманнее, предлагая пациентам самостоятельно решать, во сколько они оценивают свою жизнь. Я же придерживаюсь мнения, что этот вопрос слишком сложен и неопределен, а ответ на него зависит от множества изменчивых факторов.

Расстегнув мешок, шаман вытащил пластиковую бутылку воды.

— Это тебе, — сказал он. — Из хороших новостей то, что я освободился на долгий срок и не имею ничего против того, чтобы остаться здесь на некоторое время. Сейчас я осмотрю твою рану.

— А из плохих новостей? — спросил сталкер, отвинчивая крышку одной рукой.

— Надвигается выброс. Так что у нас есть еще одна причина перейти отсюда в подземелье.

Шептун попытался переменить позу.

— Я смогу добраться до спуска? — спросил он. — Просто скажи, смогу ли. Если да, то я пойду.

— Хорошая формулировка. Сможешь, но я тебе не позволю. Рана снова откроется. Я же говорю, лежать тебе надо.

— А как в туалет ходить?

— Стало быть, по первому пункту у нас нет возражений.

Быстрые пальцы Сенатора перебирали содержимое мешка.

— Тут у нас антибиотики. Именно то, что тебе нужно. Проникающее ранение — пустяки. Вот опасность заражения — другое дело.

— Я знаю.

— Я просто напомнил.

Шептун молчал, глядя, как Сенатор вскрывает упаковку с бинтом. Давно сталкер не видал в Зоне столь качественных перевязочных материалов. Он задумался, у кого же Сенатор все это выменял.

— Ты сказал интересную вещь про Доктора, — произнес Шептун. — Все прикидываю, сколько бы заплатил ему я сам. Думаю, что ничего.

— Вот как?

— Да. И Самопал бы не заплатил. И Маркус. Но все мы сделали, вернее, не сделали бы этого по разным причинам.

— Очень интересно, — заверил Сенатор. — Продолжай.

— Самопал попросту ни во что не ценит свою жизнь. Он пальцем не шевельнет, чтобы отплатить за помощь.

— Судя по тому, что ты про него рассказывал, это не вызывает возражений.

— Маркус не заплатит, потому что потребность в помощи у него исчезнет. Только если он почувствует, что Доктор нужен ему регулярно, то поселится в его доме и будет всеми силами демонстрировать свою незаменимость.

Сенатор рассмеялся.

— Да, твой ушастый друг такое может.

— А я не помогу, потому что меня вечно будет что-то останавливать, — закончил Шептун. — В глубине души я буду хотеть быть благодарным. Буду мечтать о миллионе долларов, который смогу подарить Доктору вместе с лимузином. Буду щедр на намерения и готов расстаться с тем, что не имею. Но на деле я не помогу, мне всегда будет не хватать для этого времени. Я не сказал, что не хотел бы этого, просто стараюсь быть реалистом.

— У тебя уже глаза закрываются, — проговорил Сенатор. — Приступ слабости, это нормально. Тебя потянуло на откровенность, из-за которой ты сможешь снова замкнуться в себе. Так что давай сначала вернем тебя в мир здоровых и уже затем поговорим о лимузине.

— Сенатор…

— Что?

— Я не Самопал. Слышишь? Может, я не Маркус, но точно не Самопал.

— Слышу, слышу, дружище. Не переживай. Я никогда не расцениваю как жестокость то, что может быть объяснено банальной глупостью.

Глава 12

Выздоровление

Шептун не помнил, как и когда очутился под землей. Он лишь смутно вспоминал, как что-то тащило его вместе с матрасом по ступенькам, и каждое движение отдавалось приступами глухой боли в позвоночнике. Почему именно там, Шептун сказать не мог. В его голове крутились обрывки знаний о взаимосвязи органов тела и нервных окончаний, и сталкер сам не знал, откуда у него эта информация. Он помнил, как иногда приходил в себя от холода и снова проваливался в забытье. Образ Маркуса был самым теплым во всех отношениях, в моменты тошноты сталкер вспоминал кота, и ему тут же становилось легче.

Временами он открывал глаза, долго глядя в неизвестные своды над собой, не осознавая, где он, и что находится вокруг него. Должно быть, так гибнут в аномалии, когда страх новых ощущений отступает перед их новизной. Никакое событие не может быть страшным тогда, когда оно уже произошло. А что не случилось, то не может причинить большего вреда, нежели страх. Шептун раскалывал на части известный ему мир, фундаментальные базы, собственное прошлое и позволял выводам самостоятельно выстроить для него новые результаты, сформировать свежую вселенную, в которой можно было бы прожить оставшиеся мгновения. Сталкер уже ничего и никого не боялся, он был готов покинуть бренную Зону и улететь за восемнадцать тысяч миров к Всевышнему, чтобы хотя бы узнать, существует ли он.

До Шептуна доносились запахи сырости, треск костра и кошачье мяуканье. Сталкер не раскрывал глаз, стараясь воссоздать картину по ощущениям, повинуясь внезапному приступу сентиментальности. Душа требовала романтики, и сталкер больше не хотел сопротивляться ее призывам.